1. Первое воспоминание
Моё самое раннее воспоминание тяжело датировать. Но, поскольку это было до того, как я научилась сидеть, можно предположить, что это что-то вроде 6 месяцев. У меня не было специальной детской кроватки, и спала я на обычной советской панцирной койке. А чтобы я из неё не выпала, одним краем кровать была придвинута к стене, а другой мама оплела толстой бельевой верёвкой от спинки к спинке. Получилась сетка. Я помню, как пытаюсь смотреть за пределы кроватного мирка, цепляясь пальцами за эту сетку. Верёвка толстая и приятно пружинит под руками.
2. о. Муостах
Моя мама закончила курсы полярных работников в Москве, и несколько лет проработала на Севере радистом-метеорологом на разных полярных станциях. Там она и вышла замуж. В то же время я появилась на свет. Понятно, рожать и растить меня до года мама вернулась в родной Орск. Но когда мне исполнился год, ей пришлось возвращаться на полярную станцию на о. Муостах, в море Лаптевых, недалеко от г. Тикси. Понятно, меня мама взяла с собой. Там я прожила три года – среди одних взрослых.
Воспоминания того времени датировать практически невозможно, но их уже заметное количество.
Например, ещё одно из очень-очень немногих воспоминаний-ощущений (обычно я помню картинки). Мне было, видимо, года три. Один из ребят (а работали на станции в основном молодые, 25-35 лет, и только несколько человек в возрасте) взялся меня фотографировать. В кают-компании на стенах и шкафах были чучела, и около одного шкафа на стене висела голова оленя. Вот, меня и посадили на шкаф, чтобы я обняла морду оленя, и меня так сфотали (как оживёт сканер – дополню снимком обязательно :) ) Я до сих пор очень чётко помню это ощущение мягкой пружинящей оленьей шерсти под ладонью.
Есть забавное воспоминание. Жили мы по несколько человек в отдельных домиках (а мы занимали маленькую комнатку всей семьёй...), а питаться ходили в другой дом-столовую. Была там такая весёлая барышня Иринка (я её тоже так звала). И вот, мама собирает меня на обед, Иринка зашла к нам, и мама попросила её помочь. А Иринка решила подшутить: надела на меня колготки, а носки их – завязала в узел! КАК я была возмущена!!! КАК я кричала ей: «Развяжи меня сейчас же!!!» А она стояла рядом и хохотала звоночком ))) Тогда я ужасно на неё разозлилась, а сейчас так смешно вспоминать )).
Детей на станции, как я писала выше, больше не было. Но помню однажды мы ездили в Тикси в гости к каким-то знакомым родителей, и там была девочка. Кажется, Дина, если мне не изменяет склероз. Помню, мы с ней мило общались, ели изюм (деликатес из деликатесов по тем временам). Потом стали играть в мячик, бросать друг другу, и я нечаянно попала Дине по лбу. Вроде бы не сильно, но у Дины пошла кровь носом, я и напугалась и чувствовала себя виноватой... Вскоре после происшествия мы ушли, и больше я с Диной не встречалась. Даже фамилии её не знаю, - а то попробовала бы, наверное, поискать в Сети.
3. Переезд в Куйбышев
Когда мне было 4 года, работа родителей на Севере закончилась. Мы вернулись в Орск, а потом обменяли двушку в нём – на однокомнатную улучшенку в Куйбышеве (если кто не знает, так раньше называлась Самара), где уже несколько лет работал мамин старший брат.
Смутно помню момент, когда мы, кажется, уже вечером зашли в пустую-пустую квартиру с кучей чемоданов.
Следующее воспоминание о новой квартире ни разу не весёлое. Нас мощно залили соседи сверху. Это был такой ужас для моей детской психики, что не передать словами. С потолка буквально дождём льёт вода, родители носятся с тряпками и посудинами - им категорически не до меня... Самый ужас был, когда отогнули ковёр на стене и увидели, что возле выключателя под обоями надулся пузырь. Его ткнули, и оттуда мощной струёй плеснула вода... Это всё так меня впечатлило, что после, много лет, до весьма солидного возраста у меня была самая натуральная фобия – с истерикой и мандражом. Как только дома начинались устроенные соседями неприятности в виде капающей с потолка воды (или ещё веселее – с плещущим из унитаза дерьмом: мы жили на 1 этаже, и все засоры канализации были наши...) – я убегала в панике в другую комнату, а то и вовсе из дома, предоставляя кому-нибудь другом разгребать проблему. Хуже всего было, когда пару раз я оказывалась одна дома...
Фобия отпустила только уже после замужества, как-то внезапно и незаметно. Мы тогда жили у бабушки мужа на последнем этаже, протекла крыша, пролилось до нас (помню, залило насмерть клавиатуру), а я с изумлением поняла, что страха нет и следа...
Ещё из того времени помню, что дом наш был в новом, строящемся районе. И когда мы туда только приехали, из наших окон, несмотря на 1 этаж, было видно горы за Волгой и Жигулёвские ворота. Это было очень красиво. И очень жаль, что довольно скоро весь пейзаж загородили дома. Хотя в том возрасте мне было интересно наблюдать, как напротив, через дорогу, строят кирпичный девятиэтажный дом: как привозят кирпичи, как строители вручную их кладут ряд за рядом. Подолгу могла сидеть и смотреть. Свежепостроенной улице дали романтичное название – улица Тополей. Ну и, конечно же, насажали этой пушащей гадости... Вот всем мне тополя нравятся: как пахнут весной липкие смолистые почки, как листья блестят на солнце, как они вытягивают стройные гладкие зеленоватые стволы к небу. Не было бы пуха – было бы совсем любимое дерево.
4. Больница (ужастик)
Перед 1 классом я попала в больницу. В саду был медосмотр, и лор обнаружил у меня аденоиды. Причем я плохо расслышала небрежно и поспешно брошенную фразу, и дома маме объявила, что у меня нашли «морской аденоид», который потом, после её разговора с врачом, оказался «большим аденоидом».
Ну и, понятно, направили на удаление. Плюс ещё хронический тонзиллит, по поводу которого назначили тонзилэктомию (это не полное, а частичное удаление гланд). История не для слабонервных. Сама до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю.
Понятно, маму со мной никто не пустил, лежала там одна. В палате было человек пять совершенно разновозрастных детей. Одну девочку, кажется, на следующий день выписали. Остались ещё две старших – лет, может быть, 10-11, и одна совсем маленькая, лет 4 и тоже без мамы. Она лежала калачиком на своей кровати и плакала. В какой-то момент мне тоже стало так жутко и тоскливо, что я уткнулась в подушку и тоже поревела. Старшие девчонки принялись меня высмеивать, но я сделала вид, что ничего и не плакала.
На следующий день маленькой сделали операцию, и она опять проплакала целый день, лёжа в кровати и сплёвывая кровь в свёрнутую возле подушки тряпку, которую время от времени меняли. К ней время от времени приходила врач. Остальные были предоставлены сами себе.
Вечером девчонки взялись с помощью карманного зеркальца «вызывать Пиковую Даму». Я не очень им верила, но они сильно старались, чтобы напугать. В какой-то момент стало действительно не по себе. Но я храбрилась и не подавала виду.
С мамой видеться не разрешали, и только передавали еду, которую она приносила. Помню, меня жутко возмутило и поразило, что медсёстры ни разу (ну натурально, ни единого!) не произнесли правильно мою довольно простую фамилию – Басова. Я у них была то Басанова, то Басакова, то ещё как. Когда я возмутилась вслух, одна из сестёр раздражённо отмахнулась: «Да какая разница!» Больше я даже не пыталась возмутиться.
Сама операция – отдельный кошмар. Есть в тот день, понятно, не разрешалось. Причём я до самого последнего момента так и не знала, сегодня будет операция или не сегодня – я спрашивала несколько раз, но от меня отмахивались и ничего определённого не говорили.
Анестезия была местной – мне закапали в нос какую-то гадость. Кто-то из врачей взял меня на руки, крепко сжав своими ногами мои ноги, одной рукой держа мои руки, а другой рукой – голову. Было нереально больно и страшно, кровища, брр... Чувство обиды от того, что мне наврали про «не больно» и шок от собственной беспомощности не передать словами. Ужас-ужас-ужас.
Когда мне сделали операцию я, кажется, тоже до конца дня провалялась возле мерзкой тряпки в полуневменяемом от пережитого кошмара состоянии.
На следующий день уже можно было поесть. Но о том, что тем, кому кроме аденоидов оперировали ещё и гланды, полагается специальная щадящая диета я узнала от соседок по палате. Они сами ходили в столовую и просили для себя эту особую еду – без хлеба и, кажется, какую-то сильно разваренную кашу. Я попросила их заказать мне то же, но они отмахнулись: иди сама проси. Куда идти? к кому? я понятия не имела и не пошла. Ела со всеми кислый борщ с крупно порезанной капустой, точнее, выхлебала из него бульон и выловила картошку, и хлеб не взяла.
А как выписывалась – уже и не помню...
5. 1 класс, первая учительница
В 1 класс я пошла в 85 году, после детского садика. В саду как-то ничего особо не запомнилось, кроме двух моментов. Я любила играть с мальчишками больше, чем с девчонками. А второй – обидный. Однажды принесла с собой игрушку, олимпийского мишку, ярко-жёлтого. А какие-то вредные пацаны во время прогулки стащили его у меня и где-то закопали. Я так и не нашла, а воспитательница (то ли она у нас новая была, то ли замещала заболевшую нашу) от моей жалобы отмахнулась. Было ужжжжжасно обидно (((.
В школу я шла с огромной радостью и охотой. Ждала 1 сентября как не знаю чего – как большого праздника, минимум. Учиться мне было легко и интресно. Тем более, что у нас была замечательнейшая учительница – Рыбина Ольга Юрьевна. Она очень много нам дала и многому нас научила. К 9 классу о нас отзывались так: «Самые разгильдяи и бузотёры, но при этом – самый дружный класс». Бузотёры мы были потому, что несколько раз писали письма директору с просьбой забрать от нас не понравившегося преподавателя :), и несколько раз возникали конфликты между отдельными учениками и преподавателями из-за итоговых оценок (и я тоже однажды с физичкой ругалась). Ну да ладно. Про 1 класс.
У нас была куча всяких загадочных мероприятий. Праздники национальностей, на которые мы шили костюмы и разучивали всякие танцы-стихи. Праздники профессий. Смотры строя и песни. Я всю начальную школу пробыла командиром класса – наверное, за бойкость и звонкость голоса. Я вообще в том возрасте постоянно была «впереди планеты всей» - на всех мероприятиях первая и главная. В конце 1 класса даже давала выпускникам последний звонок.
Ольга Юрьевна очень много с нами занималась. У нас единственных были совершенно фееричные переменки: в классе стоял проигрыватель, и Ольга Юрьевна включала нам пластинки со всякой эстрадой. Мы радостно плясали кучей перед доской под «Балалайку» Пугачёвой и «Гиподинамию» или «Светофор» Леонтьева.
«Гиподинамия» - это вообще был коронный номер, на который приходили смотреть из других классов: я уж не вспомню, чем там именно заканчивалась песня, но мы под это дело дружной напрыгавшейся толпой все валились на пол :D. В тёплое время года на большой переменке мы выходили погулять. Ольга Юрьевна играла с нами в скакалки – крутила, по крайней мере, с удовольствием, а мы прыгали – и в мячик. Девчонки вообще на Ольге Юрьевне постоянно висли буквально гроздьями. (Зато её маму, ведшую класс на год старше нас, мы натурально боялись – Антонина Андреевна была дама суровая и строгая; мне всё время было удивительно, насколько они разные были.)
В общем, мы так любили нашу Ольгу Юрьевну, что, перейдя в средние классы, частенько бегали к ней, а когда узнали, что она увольняется из нашей школы – ввалились в её кабинет всем классом и зависли там так, что преподаватель истории пол-урока искал нас «с собаками». И даже после этого на выпускном в 9 классе после официальной программы мы дружной толпой поехали к ней домой и вытащили гулять с нами на Набережную. Тогдашняя наша «классная» Ольга Николаевна сказала одной из мам по этому поводу: «Господи, эти дети способны, кажется, столб уговорить!»
Своих детей у Ольги Юрьевны не было. Поговаривали, что у неё какое-то заболевание крови...
Моё самое раннее воспоминание тяжело датировать. Но, поскольку это было до того, как я научилась сидеть, можно предположить, что это что-то вроде 6 месяцев. У меня не было специальной детской кроватки, и спала я на обычной советской панцирной койке. А чтобы я из неё не выпала, одним краем кровать была придвинута к стене, а другой мама оплела толстой бельевой верёвкой от спинки к спинке. Получилась сетка. Я помню, как пытаюсь смотреть за пределы кроватного мирка, цепляясь пальцами за эту сетку. Верёвка толстая и приятно пружинит под руками.
2. о. Муостах
Моя мама закончила курсы полярных работников в Москве, и несколько лет проработала на Севере радистом-метеорологом на разных полярных станциях. Там она и вышла замуж. В то же время я появилась на свет. Понятно, рожать и растить меня до года мама вернулась в родной Орск. Но когда мне исполнился год, ей пришлось возвращаться на полярную станцию на о. Муостах, в море Лаптевых, недалеко от г. Тикси. Понятно, меня мама взяла с собой. Там я прожила три года – среди одних взрослых.
Воспоминания того времени датировать практически невозможно, но их уже заметное количество.
Например, ещё одно из очень-очень немногих воспоминаний-ощущений (обычно я помню картинки). Мне было, видимо, года три. Один из ребят (а работали на станции в основном молодые, 25-35 лет, и только несколько человек в возрасте) взялся меня фотографировать. В кают-компании на стенах и шкафах были чучела, и около одного шкафа на стене висела голова оленя. Вот, меня и посадили на шкаф, чтобы я обняла морду оленя, и меня так сфотали (как оживёт сканер – дополню снимком обязательно :) ) Я до сих пор очень чётко помню это ощущение мягкой пружинящей оленьей шерсти под ладонью.
Есть забавное воспоминание. Жили мы по несколько человек в отдельных домиках (а мы занимали маленькую комнатку всей семьёй...), а питаться ходили в другой дом-столовую. Была там такая весёлая барышня Иринка (я её тоже так звала). И вот, мама собирает меня на обед, Иринка зашла к нам, и мама попросила её помочь. А Иринка решила подшутить: надела на меня колготки, а носки их – завязала в узел! КАК я была возмущена!!! КАК я кричала ей: «Развяжи меня сейчас же!!!» А она стояла рядом и хохотала звоночком ))) Тогда я ужасно на неё разозлилась, а сейчас так смешно вспоминать )).
Детей на станции, как я писала выше, больше не было. Но помню однажды мы ездили в Тикси в гости к каким-то знакомым родителей, и там была девочка. Кажется, Дина, если мне не изменяет склероз. Помню, мы с ней мило общались, ели изюм (деликатес из деликатесов по тем временам). Потом стали играть в мячик, бросать друг другу, и я нечаянно попала Дине по лбу. Вроде бы не сильно, но у Дины пошла кровь носом, я и напугалась и чувствовала себя виноватой... Вскоре после происшествия мы ушли, и больше я с Диной не встречалась. Даже фамилии её не знаю, - а то попробовала бы, наверное, поискать в Сети.
3. Переезд в Куйбышев
Когда мне было 4 года, работа родителей на Севере закончилась. Мы вернулись в Орск, а потом обменяли двушку в нём – на однокомнатную улучшенку в Куйбышеве (если кто не знает, так раньше называлась Самара), где уже несколько лет работал мамин старший брат.
Смутно помню момент, когда мы, кажется, уже вечером зашли в пустую-пустую квартиру с кучей чемоданов.
Следующее воспоминание о новой квартире ни разу не весёлое. Нас мощно залили соседи сверху. Это был такой ужас для моей детской психики, что не передать словами. С потолка буквально дождём льёт вода, родители носятся с тряпками и посудинами - им категорически не до меня... Самый ужас был, когда отогнули ковёр на стене и увидели, что возле выключателя под обоями надулся пузырь. Его ткнули, и оттуда мощной струёй плеснула вода... Это всё так меня впечатлило, что после, много лет, до весьма солидного возраста у меня была самая натуральная фобия – с истерикой и мандражом. Как только дома начинались устроенные соседями неприятности в виде капающей с потолка воды (или ещё веселее – с плещущим из унитаза дерьмом: мы жили на 1 этаже, и все засоры канализации были наши...) – я убегала в панике в другую комнату, а то и вовсе из дома, предоставляя кому-нибудь другом разгребать проблему. Хуже всего было, когда пару раз я оказывалась одна дома...
Фобия отпустила только уже после замужества, как-то внезапно и незаметно. Мы тогда жили у бабушки мужа на последнем этаже, протекла крыша, пролилось до нас (помню, залило насмерть клавиатуру), а я с изумлением поняла, что страха нет и следа...
Ещё из того времени помню, что дом наш был в новом, строящемся районе. И когда мы туда только приехали, из наших окон, несмотря на 1 этаж, было видно горы за Волгой и Жигулёвские ворота. Это было очень красиво. И очень жаль, что довольно скоро весь пейзаж загородили дома. Хотя в том возрасте мне было интересно наблюдать, как напротив, через дорогу, строят кирпичный девятиэтажный дом: как привозят кирпичи, как строители вручную их кладут ряд за рядом. Подолгу могла сидеть и смотреть. Свежепостроенной улице дали романтичное название – улица Тополей. Ну и, конечно же, насажали этой пушащей гадости... Вот всем мне тополя нравятся: как пахнут весной липкие смолистые почки, как листья блестят на солнце, как они вытягивают стройные гладкие зеленоватые стволы к небу. Не было бы пуха – было бы совсем любимое дерево.
4. Больница (ужастик)
Перед 1 классом я попала в больницу. В саду был медосмотр, и лор обнаружил у меня аденоиды. Причем я плохо расслышала небрежно и поспешно брошенную фразу, и дома маме объявила, что у меня нашли «морской аденоид», который потом, после её разговора с врачом, оказался «большим аденоидом».
Ну и, понятно, направили на удаление. Плюс ещё хронический тонзиллит, по поводу которого назначили тонзилэктомию (это не полное, а частичное удаление гланд). История не для слабонервных. Сама до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю.
Понятно, маму со мной никто не пустил, лежала там одна. В палате было человек пять совершенно разновозрастных детей. Одну девочку, кажется, на следующий день выписали. Остались ещё две старших – лет, может быть, 10-11, и одна совсем маленькая, лет 4 и тоже без мамы. Она лежала калачиком на своей кровати и плакала. В какой-то момент мне тоже стало так жутко и тоскливо, что я уткнулась в подушку и тоже поревела. Старшие девчонки принялись меня высмеивать, но я сделала вид, что ничего и не плакала.
На следующий день маленькой сделали операцию, и она опять проплакала целый день, лёжа в кровати и сплёвывая кровь в свёрнутую возле подушки тряпку, которую время от времени меняли. К ней время от времени приходила врач. Остальные были предоставлены сами себе.
Вечером девчонки взялись с помощью карманного зеркальца «вызывать Пиковую Даму». Я не очень им верила, но они сильно старались, чтобы напугать. В какой-то момент стало действительно не по себе. Но я храбрилась и не подавала виду.
С мамой видеться не разрешали, и только передавали еду, которую она приносила. Помню, меня жутко возмутило и поразило, что медсёстры ни разу (ну натурально, ни единого!) не произнесли правильно мою довольно простую фамилию – Басова. Я у них была то Басанова, то Басакова, то ещё как. Когда я возмутилась вслух, одна из сестёр раздражённо отмахнулась: «Да какая разница!» Больше я даже не пыталась возмутиться.
Сама операция – отдельный кошмар. Есть в тот день, понятно, не разрешалось. Причём я до самого последнего момента так и не знала, сегодня будет операция или не сегодня – я спрашивала несколько раз, но от меня отмахивались и ничего определённого не говорили.
Анестезия была местной – мне закапали в нос какую-то гадость. Кто-то из врачей взял меня на руки, крепко сжав своими ногами мои ноги, одной рукой держа мои руки, а другой рукой – голову. Было нереально больно и страшно, кровища, брр... Чувство обиды от того, что мне наврали про «не больно» и шок от собственной беспомощности не передать словами. Ужас-ужас-ужас.
Когда мне сделали операцию я, кажется, тоже до конца дня провалялась возле мерзкой тряпки в полуневменяемом от пережитого кошмара состоянии.
На следующий день уже можно было поесть. Но о том, что тем, кому кроме аденоидов оперировали ещё и гланды, полагается специальная щадящая диета я узнала от соседок по палате. Они сами ходили в столовую и просили для себя эту особую еду – без хлеба и, кажется, какую-то сильно разваренную кашу. Я попросила их заказать мне то же, но они отмахнулись: иди сама проси. Куда идти? к кому? я понятия не имела и не пошла. Ела со всеми кислый борщ с крупно порезанной капустой, точнее, выхлебала из него бульон и выловила картошку, и хлеб не взяла.
А как выписывалась – уже и не помню...
5. 1 класс, первая учительница
В 1 класс я пошла в 85 году, после детского садика. В саду как-то ничего особо не запомнилось, кроме двух моментов. Я любила играть с мальчишками больше, чем с девчонками. А второй – обидный. Однажды принесла с собой игрушку, олимпийского мишку, ярко-жёлтого. А какие-то вредные пацаны во время прогулки стащили его у меня и где-то закопали. Я так и не нашла, а воспитательница (то ли она у нас новая была, то ли замещала заболевшую нашу) от моей жалобы отмахнулась. Было ужжжжжасно обидно (((.
В школу я шла с огромной радостью и охотой. Ждала 1 сентября как не знаю чего – как большого праздника, минимум. Учиться мне было легко и интресно. Тем более, что у нас была замечательнейшая учительница – Рыбина Ольга Юрьевна. Она очень много нам дала и многому нас научила. К 9 классу о нас отзывались так: «Самые разгильдяи и бузотёры, но при этом – самый дружный класс». Бузотёры мы были потому, что несколько раз писали письма директору с просьбой забрать от нас не понравившегося преподавателя :), и несколько раз возникали конфликты между отдельными учениками и преподавателями из-за итоговых оценок (и я тоже однажды с физичкой ругалась). Ну да ладно. Про 1 класс.
У нас была куча всяких загадочных мероприятий. Праздники национальностей, на которые мы шили костюмы и разучивали всякие танцы-стихи. Праздники профессий. Смотры строя и песни. Я всю начальную школу пробыла командиром класса – наверное, за бойкость и звонкость голоса. Я вообще в том возрасте постоянно была «впереди планеты всей» - на всех мероприятиях первая и главная. В конце 1 класса даже давала выпускникам последний звонок.
Ольга Юрьевна очень много с нами занималась. У нас единственных были совершенно фееричные переменки: в классе стоял проигрыватель, и Ольга Юрьевна включала нам пластинки со всякой эстрадой. Мы радостно плясали кучей перед доской под «Балалайку» Пугачёвой и «Гиподинамию» или «Светофор» Леонтьева.
«Гиподинамия» - это вообще был коронный номер, на который приходили смотреть из других классов: я уж не вспомню, чем там именно заканчивалась песня, но мы под это дело дружной напрыгавшейся толпой все валились на пол :D. В тёплое время года на большой переменке мы выходили погулять. Ольга Юрьевна играла с нами в скакалки – крутила, по крайней мере, с удовольствием, а мы прыгали – и в мячик. Девчонки вообще на Ольге Юрьевне постоянно висли буквально гроздьями. (Зато её маму, ведшую класс на год старше нас, мы натурально боялись – Антонина Андреевна была дама суровая и строгая; мне всё время было удивительно, насколько они разные были.)
В общем, мы так любили нашу Ольгу Юрьевну, что, перейдя в средние классы, частенько бегали к ней, а когда узнали, что она увольняется из нашей школы – ввалились в её кабинет всем классом и зависли там так, что преподаватель истории пол-урока искал нас «с собаками». И даже после этого на выпускном в 9 классе после официальной программы мы дружной толпой поехали к ней домой и вытащили гулять с нами на Набережную. Тогдашняя наша «классная» Ольга Николаевна сказала одной из мам по этому поводу: «Господи, эти дети способны, кажется, столб уговорить!»
Своих детей у Ольги Юрьевны не было. Поговаривали, что у неё какое-то заболевание крови...
Комментариев нет:
Отправить комментарий